|
Пятерых детей из семьи Лапиных привезли в детдом в самый разгар лета из соседнего района. В это время младшие воспитанники детдома отдыхали в загородном пионерском лагере, а старшие готовили детдом к новому учебному году: красили, мыли полы, заготавливали сено, работали в поле. И такое пополнение нам оказалось очень кстати.
Я пригласил новеньких в свой кабинет, чтобы познакомиться с ними, рассказать о жизни и режиме дня в детдоме. Они расселись рядком на стульях.
И мальчик, на мою просьбу коротко рассказать о себе, сказал неожиданно:
— Мы «кукушата». Нас мать бросила. Меня зовут Лёша.
Дети переглянулись.
— А мы берём всех к себе, а особенно «кукушат», — сказал я, — дом у нас такой.
Дети сразу же заулыбались. Они были разного возраста. Старшая из них — Таня, перешла в восьмой класс, Надя — в седьмой, Лёша — в пятый, Оля — во второй, а самая младшая из них — Лена должна была осенью стать первоклассницей.
— А всего нас восемь, — продолжал Лёша, — дома осталось ещё трое: Валя — ей восемнадцать лет, она работает на ферме; Галя — ей пятнадцать, она не работает, а сидит дома с маленьким Ванечкой. Ему только два годика. Папа у нас только что умер, а мать нас бросила.
— Фука она, — вмешалась в разговор младшая — Лена.
— Что‑что? — не понял я.
— Сука, — она сказала, — повторил Лёшка и, повернувшись к сестре, голосом старшего в доме мужчины сказал назидательно:
— Не суйся, когда тебя не спрашивают; сами всё скажем. Мала ещё.
— Через три года нас возьмут домой, — продолжал он, — Гале исполнится восемнадцать лет, и она пойдёт работать к сестре на ферму. Да и Ванечка уже подрастёт.
На вечерней линейке, где обычно подводили итоги рабочего дня и намечали план на новый день, я представил воспитанникам наше пополнение.
— Теперь у нас будет ещё одна бригада, — сказал я, — бригадиром назначаю Лёшку. Под его началом будут две сестрички — Оля и Лена. Завтра они начнут приводить в порядок клумбу. Заросла она у нас травой. А ещё будут ходить на луг и следить, как сохнет сено. И если оно высохло, то Лёша будет отдавать команду на его уборку.
Воспитанники молча переглянулись. Видимо, новый бригадир из‑за малого роста не внушал им доверия. А лучший косец Андрей Бакатин неожиданно спросил Лёшу:
— Как ты узнаешь, высохло сено или нет?
— Знаю, — уверенно сказал Лёша, — сухое сено шуршит. Мы дома всегда сушили. Корова у нас была. Теперь только две козы остались.
Тут же выяснилось, что Таня и Надя умеют косить. Их сразу же определили в бригаду к Андрею. Началось настоящее соревнование между девочками и мальчишками: кто больше накосит. Девочки не уступали мальчишкам в работе, поэтому сразу же завоевали у них авторитет. Заготовка сена пошла быстрее.
Так дружная семья Лапиных без особых осложнений быстро вписалась в детский коллектив. Их быстро полюбили все за доброту и трудолюбие.
Иногда в детдом приезжали навестить младших Лапиных их старшие сёстры, привозя с собой маленького Ванечку. Дети были в восторге от таких встреч.
В трудах и заботах быстро промчалось лето. Начался учебный год. Потом наступил ноябрь. Снег ещё не выпал, но было очень холодно. К тому же, постоянно дул северный ветер.
В один из таких дней я возвращался с работы домой. Чтобы быстрее добраться до дома, пошёл короткой дорогой — прямо через овраг. Тропинка шла по краю оврага и была очень узкой. Я услышал, что сзади меня кто‑то догоняет. Остановился. Сошёл с тропинки, чтобы пропустить быстро идущую женщину.
Поравнявшись со мной, она остановилась. Внимательно посмотрела на меня и спросила:
— Вы директор детдома?
— Я.
— Я мать Лапиных. Вы не можете уговорить детей встретиться со мной? Я хочу, чтобы они меня выслушали.
— Попробую, — ответил я, — но они вряд ли захотят. В первый день после приезда в детдом они мне сказали об этом.
— Это Танька с Надькой их так настраивают, а младшие хотят. Я знаю.
И сквозь слёзы сбивчиво стала объяснять мне свой поступок:
— Я не хотела совсем уезжать, — сказала она, — только на время. Но так получилось. И муж‑то здоровым не сахар был. Раньше часто бил меня…
Она говорила ещё что‑то в своё оправдание, но я её уже не слушал. Перед глазами у меня стояли её дети, с болью рассказывающие о парализованном отце, который остался на детских руках. О маленьком Ванечке, больше других тосковавшем о матери…
— Хорошо, — сказал я, — завтра побеседую с ними об этом. Примерно в это же время я пойду домой.
На другой день я пригласил в кабинет Таню и Надю и рассказал о встрече с матерью, передал её просьбу.
— Мы видеть её не хотим, — в один голос сказали дочери, — она предала нас. Вы знаете, как мучился папа? Он очень переживал. Где она была? А Ванечка? Думала ли она о нём тогда? Теперь поговорить ей надо. Пусть снова едет к своему хахалю. Он её поматросил и забросил. Так в деревне все и говорили. Нужна она ему.
На этом наша беседа закончилась. В тот же день я передал наш разговор матери.
— Я так и знала, — тихо сказала она. И, тяжело вздохнув, закрыла лицо руками.
Прошло три года. Таня закончила среднюю школу, Надя — восьмилетку, и обе поступили в Ленинградское кулинарное училище, готовящее кадры для общепита военных городков. Закончили его и стали работать.
Сдержали своё слово и старшие сёстры: взяли домой остальных детей.
Из Ленинграда от Тани и Нади в детдом ко всем праздникам приходили поздравительные открытки, реже письма. Потом они и совсем замолчали.
Первой откликнулась Надя. Примерно года через три пришло от неё письмо из Кишинёва, где она теперь жила. Писала Надя о себе, о дочери, о муже и, очень просила написать о дальнейшей судьбе её ровесников‑детдомовцев.
Была от Нади и другая просьба: выслать ей справку, подтверждающую, что она была воспитанницей детдома — для постановки её в льготную очередь для получения жилья. Что мы сразу же и сделали.
Буквально очень скоро откликнулась и Таня. Она жила во Владивостоке. Муж военный. У неё трое детей. И просила выслать такую же справку, как и Наде.
Писала она и о судьбе остальных Лапиных. Лёша отслужил в Армии и вернулся в родную деревню. Вышли замуж и две старшие сестры. Младшие учатся в школе и живут с ними. О матери в письмах не было ни слова.
* * * * * * * * * * |
