Карабановский детский дом

ЖЕРТВЫ

В детский дом детей направляют по разным причинам: в случае сиротства, что бывает очень редко, у кого-то родители попадают в места лишения свободы, а чаще всего лишают родительских прав за пьянство и аморальное поведение.
Но этот случай был особым и, наверное, единственным за всю долгую историю детдома.
Девятилетнего Саню и его восьмилетнего братишку Ваню поместили в детдом только из-за того, что мать, по понятиям соседей, была очень религиозной женщиной, сама регулярно посещала церковь и брала с собой двух маленьких сыновей.
Дети всегда были чистыми, опрятными, приветливыми, добрыми. Отличались от своих сверстников ещё и тем, что часто крестились на людях. В детском саду, который посещали братья, с этим как-то мирились, иногда подшучивали или старались не замечать, как браться крестятся. Решали философски: подрастут — перестанут. Не век им быть белыми воронами в детском коллективе.

А вот в школе, куда один за другим пришли учиться братья, это восприняли совсем по‑другому. Такое поведение детей вызвало протест у активной части педагогического коллектива, точнее, у её авангарда. Кого воспитываем?
Началась шумная антирелигиозная обработка детей. Но, сдвигов, по мнению активистов, было мало, так как дети продолжали ходить с матерью в церковь. И завертелась вокруг семьи антирелигиозная карусель, зачастили разные комиссии.

Первоначально собирались провести громкий показательный судебный процесс по лишению матери родительских прав, но, видимо, усомнившись в правомерности готовящейся акции, поскольку о поведении матери никто ничего плохого не говорил, дело тихо спустили на тормозах — в комиссию по делам несовершеннолетних, где очень быстро и было принято решение: детей у матери отобрать и передать на дальнейшее воспитание в детдом. Уж там‑то они обязательно и очень скоро станут безбожниками! Такое было время: без суда, росчерком пера отобрать детей у матери!..
Так братья стали воспитанниками детдома и начали учиться в средней школе №7, где я тогда работал замдиректора по воспитательной работе.

Время шло. Мальчики учились. Помню, как однажды, в перемену, в учительскую вбежала учительница одного из мальчиков, плюхнулась на стул и, обхватив голову руками, тяжело вздохнув, сказала:
— Сил моих больше нет. Не знаю, что и делать. Каждый день провожу антирелигиозные беседы, а как приведу в перемену в столовую, рассажу за столы… Все тихо едят, а он сначала перекрестится на угол, а потом берёт ложку и ест. Никто ведь не поверит, что я бьюсь с ним, как рыба об лёд, скажут, что ничего не делаю.
Её успокаивали, давали советы, что ещё можно сделать.

Надо сказать, что картина и в столовой была и впрямь в диковину для большинства учащихся. Кое‑кто из любопытства специально задерживался в столовой, чтобы посмотреть, как туда приведут младшие классы, где учились Саня и Ваня, и те поочерёдно будут креститься перед едой.
— С чего это они? — недоумевали одни.
— Чокнутые немного, — объясняли другие.
— Мать приучила, — говорили более осведомлённые.

Очень часто школу посещала и мать, внешний вид которой никак не соответствовал понятиям о «забитой религиозной женщине». Опрятно и скромно одетая. Только вот платки на голове всегда были тёмные. И вела себя она очень скромно. Тихо стояла у дверей классов, где учились её сыночки, и ждала, когда кончится урок, чтобы в перемену побыть с ними.
Со звонком дети со всех ног мчались к матери. И эти драгоценные для них минуты стояли где‑нибудь у стены или в углу у окна, прижимая стриженые головки к матери, а та их гладила, что‑то говорила и порой чем-то угощала.
Мне всегда казалось, что в школе многие сочувствовали матери, но сказать что‑либо не решались, так как это вызвало бы отрицательные оценки у «передовой части коллектива». Кого жалеете! Детей спасают от религиозного дурмана!

Время делало своё дело. Уже и в столовой на мальчишек перестали обращать внимание. Пусть себе крестятся, если хотят.
Первым перестал креститься старший — Саня и, его приняли в пионеры. Это оценивалось как большое достижение коллектива.
Когда приезжала мать, Саня выходил к ней в новеньком пионерском галстуке. И все с улыбкой переглядывались: знай, мол, наших! Нам и не такое по плечу!

Развязка этой печальной истории наступила после весенних каникул.
В тот первый учебный день я был ответственным дежурным по школе. Работа близилась к концу, когда раздался телефонный звонок. Звонила воспитатель детдома Тамара Васильевна. Дрожащим от волнения голосом она сообщила:
— Передайте учителям, что воспитанники детдома завтра в школу не придут. У нас большое горе: мать‑изуверка зарубила Саню и Ваню. Мы утром едем на похороны. У директора плохо с сердцем, поэтому я звоню по её поручению.
Известие потрясло школу. Говорили разное. Большинство осуждало мать. Другие молча качали головами. Не выдержало материнское сердце…

Постепенно стали известны подробности случившегося. Говорили также, что мать была сектанткой, детей принесла в жертву.

Думаю, что религиозностью матери случившееся объяснять нельзя. Всё гораздо сложнее. Будь даже она сектанткой‑изуверкой, что помешало бы ей сделать это перед отправкой детей в детдом? Сцена — приходит в дом милиция и увозит детей — не из лёгких. Не тогда ли было положено начало столь страшной развязки? За что? Почему? В чем её вина? Этого она, наверное, не могла объяснить себе ещё тогда.
В весенние каникулы мать ежедневно приезжала в детдом с просьбой отпустить детей на время, чтобы побыть с ними, помыть их самой. Но ей их не давали, ссылаясь на запрет гороно. Тогда она стала обивать пороги отдела народного образования и слёзно просила отпустить детей на денёк. Не отпускали. Наконец, не выдержали сердца инспекторов, детей разрешили взять на ночь, а утром привезти в детдом.
Видимо, в ту ночь что‑то сломалось в душе матери, что привело к трагедии. Возможно, она увидела, что они становятся не такими, какими она хотела их видеть, и ещё раз убедилась, что детей ей не отдадут, искалечат безбожными методами воспитания, вольют в сердца ненависть к матери-«фанатичке».
Позже, проработав много лет в детдоме, я всё больше склонялся к этой версии происшедшего. Главной причиной той беды была не религиозность матери, а безысходность положения, в которое она попала. Не выдержало сердце матери…

На первый взгляд кажется, что особенного, если дети стали жить в детдоме. Но одно дело, когда ты сирота, и совсем другое, когда есть мать, близкие. Это трагедия и для детей, и для родителей.
Дети, особенно младшего возраста, не понимают и не хотят понимать, что так сделано для их блага. Обвиняют во всём учителей, школу, где учились, соседей. А поэтому очень часто конфликтуют с учителями, бегут домой. Их возвращают, они снова бегут. И по ночам постоянно видят один и тот же сон: они живут дома.
Тяжело переживают и родители. Большинство из тех, кто был лишён родительских прав, окончательно спиваются и катятся вниз по наклонной плоскости.

За 18 лет моей работы в детдоме было всего два случая, когда матери, лишённые родительских прав, нашли в себе силы добиться отмены решения суда и, вернули детей домой.
А остальные? Продолжали пить до полного падения.
И, если и приезжала такая мать в детдом навестить ребёнка, то чаще пьяная или полупьяная, и обязательно с бутылкой водки в сумке. Посидит, поплачет, поласкает своё дитя, наобещает ему всего… Потом на ступеньках детдома запьёт сказанное из горлышка и исчезнет на много лет, если не навсегда.
Женщина же, о которой я рассказал, была явно не похожа на других и, выход из тупика нашла свой, страшный.

Саню и Ваню похоронили. Мать отправили в психиатрическую лечебницу. На кладбище, перед тем, как опустить братьев в могилу, смелые и дружные детдомовцы, оттеснив родственников, вопреки их протестам, повязали на шею Сани новенький пионерский галстук.
Вот такой ценой была достигнута победа антирелигиозной пропаганды над своими жертвами. Её каток раздавил очередные три жизни. Да разве только их?!
Крещение детей, венчание и выполнение последней просьбы умирающего воспринималась в парткабинетах как «ЧП» районного масштаба со всеми вытекающими последствиями не только для тех, кто решился совершить религиозный обряд. Доставалось и руководству предприятий и школ, где люди учились или работали. Такое было время…

* * * * * * * * * *