|
Дети только что ушли на занятия в школу, когда на пороге кабинета появился милиционер, к руке которого наручником была пристегнута рука незнакомой девочки, голубоглазой, со светлыми кудрявыми волосами. «Надо же, живая Мальвина», — подумал я.
Милиционер устало опустился на стул. Вытер платком пот со лба и сказал:
— Совсем меня замучила, пока вёз. То одно, то другое. На лицо как кукла, а столько всего натворила… Сам ездил в облоно за путёвкой. С ним всё согласовано. Даже если не будешь брать — оставлю и уйду.
Он открыл свой дипломат и достал из него папку размером с том детской энциклопедии.
— Вот её личное дело, — сказал он, — полюбуйся: пятнадцать квартирных краж. Здесь протоколы допросов.
«Вот тебе и Мальвина…» — пронеслось в голове.
— Интересно, что она хорошо учиться, — продолжал милиционер, — и сама как картинка. Никто и подумать никогда на неё не мог… А в городе кража за кражей. Мы с ног сбились. Пока она в одну из квартир в форточку не залезла. Хозяева домой вернулись. Ну и взяли с поличным, в милицию сдали.
И пошёл разматываться клубочек. Все пятнадцать краж — дело её рук. Призналась, где и когда была, какая обстановка в квартирах, что взяла, где лежало. Мать жалко. Устала за неё штрафы платить.
— Вы бы её сразу в колонию отправляли, — сказал я, — здесь же детдом.
— Увезли бы с радостью, — сказал гость, — да лет ей мало. Всего девять. Оставлять дома больше нельзя. Мать целый день на работе, она творит чудеса. Если так дальше пойдет, она успеет везде побывать.
Трудно было поверить в то, что услышал от милиционера. Но только что отстёгнутый наручник, лежащая на столе толстенная папка с документами, стоящая рядом хорошенькая, аккуратная девочка — всё говорило о реальности услышанного.
«Вот тебе и Мальвина с большим голубым бантом на голове» — вновь подумал я.
— Почитаешь ещё, — сказал милиционер, видя, что я верчу в руках её личное дело, — будет время. После этого головная боль начинается.
Ничего не оставалось делать — я отметил командировочное удостоверение милиционера, взял Лену за руку и повёл к воспитателю.
Вместе с воспитателем Валентиной Ивановной мы посмотрели тетради Лены и её дневник. Троек не было, в тетрадях чисто.
— Какая аккуратная девочка, как куколка, — сказала Валентина Ивановна, — отдайте её в мою группу. 
Я не решился сразу ошарашить воспитателя тем, что узнал от милиционера. Только предупредил, чтобы новенькую от себя не отпускали. И добавил, что девочку, как эстафету, надо передавать из рук в руки по смене. А сам ушёл в кабинет знакомиться с «личным делом»…
Всё было так, как говорил милиционер. Девочка проникала в квартиры через форточки, подбирала ключи под половиками и воровала деньги, золото, ценные вещи. Много раз обсуждалась на заседаниях комиссии по делам несовершеннолетних.
Главное, что надо сделать немедленно, — решил я, — взять её под постоянный контроль. Это должны сделать воспитатели, опираясь на помощь детей. Без этого нам её не остановить.
И мысленно наметил план конкретных действий.
Во‑первых, подобрать для Лены трёх‑четырёх её одноклассниц‑шефов, которые должны быть с ней постоянно.
Во‑вторых, предупредить учительницу в школе, чтобы не оставляла деньги в портфеле. Раз такой грех у девочки, лучше её не искушать.
В‑третьих, провести совещание с воспитателями.
Всё намеченное я сделал в тот же день. Четыре её одноклассницы восприняли поручение с нескрываемой озабоченностью.
— Сумеем ли? — рассуждали они совсем по взрослому.
— Должны суметь! — убеждал я, — это для Лены последний шанс. Дальше её ждёт колония. Нужно помочь ей!
Воспитатели были удивлены делом новенькой не меньше меня. Надо же… И учится хорошо. И сама как куколка…
— А я‑то расчувствовалась, — призналась Валентина Ивановна, — сама попросила в свою группу. Понравилась она мне. Теперь нажила себе головную боль и бессонные ночи.
Учительница в школе была более категорична:
— Где вы таких берёте? Этого мне ещё не хватало!
Но узнав, что девочка хорошо учится, успокоилась.
Через три дня, в выходной день в детдом приехала мать Лены.
— Я даже обрадовалась, — сказала она, — что её в детдом отправили, а не в колонию. Я сама детдомовская. Без матери выросла, хватила лиха, но такого не делала. В отца доченька пошла. Всю жизнь этим делом грешил папаша. И убили его на месте преступления за воровство. Был он высланный москвич. А я совсем молоденькая. Родных нет. А он симпатичный. На гитаре играл. Песни пел. И окрутил меня. Вот и ездила потом по тюрьмам с передачами. А теперь и доченька туда собирается. Дожила, что у меня одно платье осталось. Всё возмещала за неё штрафы. Хотя я ткачиха и зарабатываю неплохо.
Девочка молча слушала горькую исповедь матери, а потом спросила:
— А когда домой меня возьмёшь?
— Когда воровать не будешь!
— Я уже не ворую! — возразила дочь.
— Три дня прожила всего, — сказала мать, — поживёшь ещё. Может, и вправду поумнеешь. Узнаешь, как жить без матери.
Надо сказать, что девочки отнеслись к поручению творчески. Шагу не давали сделать Лене одной. За это мы не раз объявляли им благодарность на общем собрании воспитанников.
В дни своего дежурства по столовой четвёрка брала Лену дежурить с собой. Она училась чистить картошку, мыть посуду, помогать повару. Была у всех на виду и при важном деле.
— Вот научишься всему и уедешь домой, — говорили девочки, — будешь дома матери обед готовить. И станешь хорошей хозяйкой.
Прошли зима и весна. Краж Лена больше не совершала. На летние каникулы мать взяла её домой и больше в детдом не привозила.
Как сложилась жизнь Лены дальше, я не знаю. Однако скажу определенно: наука чистить картошку пошла ей на пользу.
* * * * * * * * * * |
