Карабановский детский дом

«НЕХОРОШАЯ» ФАМИЛИЯ

Колька Непомнящий был обыкновенным тринадцатилетним мальчишкой, воспитанником детдома. Правда, прозвище у него было необычное: КД, что расшифровывалось как «композитор Дунаевский». К музыке и к композитору он не имел никакого отношения, и, как сам чистосердечно признавался, при рождении ему медведь на ухо наступил. Секрет прозвища «КД» раскрывался просто: нашли Кольку четырехмесячным на пароходе «Композитор Дунаевский» в Муроме. В сереньком байковом одеялышке, с приколотой к распашонке запиской: «Коля, четыре месяца». Поместили ребёнка в Дом малютки; а когда подрос, пошёл по ступенькам общественного воспитания: дошкольный детдом, школьный.

Надо сказать, что фамилию свою Колька не любил. В школе, где учился, она была объектом товарищеских шуток. При волнении Колька начинал заикаться. Стоило ему, стоя у доски, начинать сбиваться при ответе, и учителя начинали его поругивать, как с «камчатки» неслось: «Зря ругаете… Он же Непомнящий!..»
В часы откровения Колька обычно начинал издалека:
— А композитор Дунаевский хороший? — спрашивал он. — Хороший. Вот, а мне не дали такую фамилию. Может быть нельзя? Можно. Ведь Дунаевские не только композиторы. Разные люди носят точно такую фамилию. Ну дали бы фамилию Дунаев, в конце концов, Муромский… А то — Непомнящий. Что мог помнить я в четыре месяца? Я же не вундеркинд. Да и тот в этом возрасте ничего не помнит. Наверное, с фантазией работников Дома ребёнка плохо, — закончил он, — вот и дали такую. Буду получать паспорт — сменю. Не буду Непомнящим.
Ребята постарше давали более конкретные советы: будешь жениться, возьмёшь фамилию жены. Говорят, что так можно.
— Не буду я жениться, — возражал Колька, — ну их…

Колька любил природу. Часами мог сидеть у муравейника и потом с восхищением рассказывать о жизни муравьёв.
— Закончу восемь классов, — твердил он, — поступлю в лесной техникум, буду лесником.
И в жизни Кольки получилось так, как он мечтал. После восьмилетки поступил парнишка в лесной техникум. Окончил его и куда‑то пропал. Ровесники, приезжавшие в детдом, часто вспоминали его, но никто толком не знал, где жил он, что с ним.
Но я верил, что у Кольки всё хорошо, так как давно замечено, что чаще ездят в детдом те, кто плохо устроен, что‑то не клеится в жизни. Те воспитанники, которые хорошо устроены, ездят реже.

В конце концов появился и наш Колька. Привёз с собой двух детей — мальчика и девочку школьного возраста. Встреча была тёплой. Своё исчезновение Колька объяснил просто: текучка заела. Женился. Заочно окончил институт. Да и работы — летом, весной и осенью не вырвешься. А там дети начинают учиться. Они с женой оба работают. Нянек нет. А вот теперь дети подросли. Как кто набалует — мать обещает в детдом отдать. Ну, вот они и просили: покажи свой детдом, где жил. И повёз показывать одно из гнёзд, где прошла большая часть детства. Он улыбнулся какой‑то светлой, добродушной колькиной улыбкой. Мне не терпелось узнать насчёт фамилии. И, видимо, поняв мой немой вопрос, он сказал: «Так и остался Непомнящий. И они.» — кивнул на детей.

* * * * * * * * * *