ОПОРА

Целый день Андрей бродил по посёлку, внимательно изучая огороды: что где растёт, как лучше подойти, чтобы не потревожить собак, и как быстрее исчезнуть, если засекут хозяева… После того, как старшего брата Сергея взяли в армию, мать почувствовала свободу и запила ещё больше. По вечерам, словно пчёлы на мёд, всё чаще собирались собутыльники. Пили не закусывая. Быстро хмелели. И тут же, на глазах у Андрея, лезли к матери под подол, нагло тащили на кровать.
Андрей не выдерживал. Расталкивал пьяниц, кусал обидчиков за руки. А если его вышвыривали за дверь, бежал в поселковую милицию и просил разогнать компанию.
Домой возвращался с уже немолодым участковым инспектором, которого в посёлке называли просто — Иван Михайлович.
При появлении милиционера пьяная компания исчезала, как тараканы от света.

Два последних дня Андрей ходил совершено голодным. Мать пропила зарплату. И дома не было ни корочки хлеба. И он не выдержал. Ночью залез в соседний огород и набрал полведра картошки.
Утром ели с матерью картошку в мундире, заняв соль у соседей.
Сегодня, по планам Андрея, надо было идти на железнодорожный вокзал, потом на поселковую свалку, чтобы собрать побольше винных бутылок, сдать их и купить хлеба, а повезёт — и соли. А картошки он опять нароет ночью в чужом огороде.

Мать Андрея — тихая, безвольная женщина, но безотказная и работящая. Работает в поселковой больнице няней. Когда запьёт, на работу не выходит, но её не увольняют, зная, что трезвая она всё наверстает и «вылижет» в больнице каждую половичку.
А как же зимой жить будем? — думает Андрей, — придётся лазить по сараям. Иначе не прожить, если мать пить будет.

Ночью пошёл за картошкой. Как назло, залаяла собака. Выбежал хозяин. Спустил пса с цепи. Пёс настиг Андрея у самого забора и вцепился в ногу. Мальчишка закричал от боли, но сумку с картошкой успел перебросить через забор.
Подоспел хозяин. Оттащил собаку, дал Андрею несколько пинков, пригрозил снести заявление в милицию. И слово своё сдержал.

В тот же день участковый пришёл к ним в дом.
— Всё, — сказал он Андрею, — прощал я тебя много раз. Теперь передаю документы в комиссию по делам несовершеннолетних. Пусть решают, куда тебя девать — в колонию или в детдом. А мать надо полечить в ЛТП. Хватит с неё бесед. Никак не образумится. И тебя гробит.
При слове «ЛТП» на глазах у Андрея появились слёзы.
— Не надо мамку в ЛТП, — просил он участкового, — уж лучше меня отправляйте, куда хотите. Слабая она.

Так документы Андрея оказались на комиссии по делам несовершеннолетних, где решили в суд дело на мать не передавать, а самого Андрея было решено направить в детдом.
Вскоре из облоно пришла путёвка. И повёз его в детдом всё тот же участковый Иван Михайлович. Гостинцев купил Андрею. А по дороге всё убеждал:
— Учиться в детдоме будешь, сытым будешь. Кроватка чистая. Всё как в армии. Весной демобилизуется брат и возьмёт тебя. Я ему помогу всё оформить. Ты уж потерпи. Не бегай. А за домом я посмотрю. Порядок там будет.

И хотя Андрей стал жить в детдоме, мысли его были о матери. Она снилась ему каждую ночь, а когда утром просыпался, жалел, что его разбудили.
Если в детдоме на полдник давали детям печенье или конфеты, Андрей их никогда не ел, а убирал в тумбочку. Копил для матери в подарок.
В школе не брезговал собирать деньги у товарищей. Это уже был сигнал — готовится к побегу домой.
Удерживать от побегов не удавалось. Если воспитатели караулили Андрея в школе, то он ухитрялся опередить их, уходил на вокзал через форточку школьного туалета. Старшие дети бежали искать его к вокзалу, воспитатели звонили в железнодорожную милицию, поднимали всех на ноги…

Как выяснилось позднее, Андрей никогда не бежал сразу на вокзал, а прятался под трибуной соседнего стадиона. Ждал, когда стемнеет. А потом спокойно шёл на электричку. И уезжал к матери.
При беседе не скрывал причину побега.
— К матери хочу, — признавался он, — плохо ей одной. Слабая она.
Иногда из побега Андрей возвращался на другой день. Это означало, что дома всё спокойно и мать трезвая. Но так бывало редко.
Чаще он не приезжал в детдом по нескольку дней, и тогда искать его ехали воспитатели.
Возвращался грязным, худым, озлобленным. Значит, собирал бутылки по посёлку и, наверняка, воровал по сараям.
Чтобы повлиять на Андрея, писали в армию. Ответные письма брата действовали на какое‑то время. Андрей подтягивался в учёбе, а потом снова начинались срывы.
Воспитатели, делясь своими впечатлениями о матери, удивлялись:
— И за что он её так любит? Какая‑то она замкнутая, забитая.
По словам самого же Андрея, мать у него самая хорошая и добрая. А пить стала после того, как из семьи ушёл отец.

Пришла весна. Заканчивался ещё один трудный учебный год. Вернулся из Армии брат Андрея — Сергей. И на правах взрослого человека оформил опеку.
— Может быть, в пионерский лагерь на лето съездишь? — пытались мы уговорить Андрея, — а осенью сразу к брату. Документы уже оформлены. Дай ему хоть немного встать на ноги.
— Нет! — крутил головой Андрей, — я лучше ягоды буду продавать, рыбу ловить.
— Не пропадём! — поддерживал его Сергей, прижимая к себе голову братишки, — я работаю. Картошку посадил. Зарплату за мать получать будем. Пить ей больше не дадим. Да она и сама этого не хочет. Надоело так жить.

На прощанье мы переодели Андрея во всё новое. Дали ему с собой ещё, что могли, из одежды и обуви, понимая, что на первых порах брату будет тяжело.
По старой детдомовской традиции все вышли провожать братьев до ворот. Радовались за них. Такое в истории детдома, наверное, было впервые — брат брал к себе брата.
И очень хотелось верить, что эта опора, теперь уже из двух мужчин, не только выстоит сама, но и сумеет удержать мать от окончательного падения в пропасть.

* * * * * * * * * *